Печальную славу городу Аюд с населением около 22 000 человек принесла расположенная здесь тюрьма. Один из крупнейших центров содержания политических заключенных в годы коммунистического режима, то, что происходило в Аюде, стало известно румынам после 1989 года. Спустя 35 лет история тюрьмы Аюд, написанная историком Драгошем Урсу из Национального музея Объединения в Алба-Юлии, является долгожданной публикацией.
«Противостояние румынского общества коммунизму, коммунистическому режиму, установившемуся после Второй мировой войны, носило, прежде всего, политический характер. Это было связано с тем, что румынское общество, политические партии, то, что мы обычно называем гражданским обществом, румыны в целом, рассматривали коммунизм как врага, который угрожал самому существованию румынской демократии и румынского государства. Это был режим, навязанный СССР, причем режим нелегитимный и преступный. Поэтому, прежде всего, оппозиция коммунистическому режиму носила политический характер, что приводило противников режима в тюрьмы, под наблюдением Секуритате- политической полиции и с коммунистическими репрессиями, и именно так они оказывались в Аюде. Перевоспитание – это форма политического противостояния между режимом и заключенными, потому что режим рассматривал заключенных не как людей, лишенных свободы в административном порядке, а как врагов народа. Их пришлось подвергать репрессиям в местах лишения свободы, подвергнуть режиму дегуманизации посредством процесса политического перевоспитания, политической перестройки и психологического перевоспитания».
Контингент заключенных тюрьмы в Аюд был разнообразным, но она была известна как тюрьма легионеров. Драгош Урсу.
«Если говорить о вместимости в количественном отношении, тюрьма в Аюд, пожалуй, была самая просторная. Одновременно в ней могли находиться до 3 600 – 4 000 человек, а за время коммунистического заключения через Аюд прошло около 14 000 заключенных. Что касается, скажем так, качества, то, во-первых, в 1948 году, когда тюрьмы были разделены на категории, Аюд был предназначен для заключенных, которых мы называем интеллектуалами, или, скорее, представителями интеллектуальных профессий: для государственных служащих, людей свободных профессий и интеллектуалов, а также для тех, кого мы в целом называем «военными преступниками», осуждёнными после Второй мировой войны. А с точки зрения политики, скажем так, политической родословной, да, Аюд известен как <тюрьма легионеров>, тех, у кого легионерское политическое прошлое, но это происходит особенно во время перевоспитания. На протяжении всего срока заключения это было не совсем так, они составляли довольно относительное большинство. В Аюде, конечно, были и члены других политических партий, либералы, от крестьянской партии, офицеры бывшей королевской армии, крестьяне, выступавшие против коллективизации, или те, кто сражался в горах в вооруженном сопротивлении.»
Наряду с Питешть, Герлой и Каналом, Аюд был местом так называемого перевоспитания – одной из крайних форм жестокости режима по отношению к людям, хотя режим утверждал, что он является величайшим человеколюбцем. Но Драгош Урсу также заметил различия между типами перевоспитания.
«Мы видим зеркальное отражение Питешть, способ перевоспитания из Питешть, который затем распространился на Герлу и Канал, явление насильственного перевоспитания в высшей степени крайнего насилия. В Аюде, с другой стороны, речь идет о позднем перевоспитании после второй волны репрессий, начавшейся после революции в Венгрии, в которой режим использовал больше средства и инструменты психологического перевоспитания, психологической войны, культурного перевоспитания. Таким образом, насилие, пытки не используются прямо и открыто, и по очень практическим причинам: заключенные, ставшие объектами перевоспитания, были людьми, которые пришли после 10, а то и 15 лет заключения, физически, умственно и морально истощенными. Поэтому любая минимальная форма пыток, любая форма физического насилия уничтожила бы их, они бы не выдержали перевоспитания, и процесс перестал бы достигать своей цели. И это то, что решительно отличает Аюд. Если в Питешть проводилось насильственное перевоспитание, то в Аюде – перевоспитание было скорее в психологической, идеологической и культурной сфере, при которой режим пытается привлечь заключенных на свою сторону, или, скорее, заставить их разоблачить свое собственное политическое прошлое. Таким образом, они морально компрометировали себя в своих глазах и в глазах товарищей по заключению, чтобы, выйдя на свободу, они уже не могли активизировать себя в политическом плане, не могли возобновить свою политическую деятельность».
Каково наследие Аюда в коллективной памяти? Драгош Урсу.
«Перевоспитание в Питешть через крайнее насилие, жестокость и зверства, которые иногда превосходят наше воображение, оправдывало жертв. Потому что перед лицом крайнего насилия человеческая природа в большинстве случаев сдается. И тогда, даже на уровне мемориалистики, мемориальных свидетельств тех, кто выжил, те, кто использует это слово, несколько несправедливое со стороны нас, ныне живущих, <они попались на перевоспитание и перевоспитались>, морально оправдываются именно потому, что крайнее насилие приводит к этому. В Аюде, напротив, именно потому, что перевоспитание было скорее психологическим, оно нарушило единство памяти. И мы видим, как мемуаристы, оставшиеся в живых, полемизируют, передают чувство вины тех, кто как бы встал на сторону режима. Это переводит перевоспитание Аюда в другой регистр. И как-то с этой точки зрения можно сказать, что режиму удалось посеять семена недоверия и напряженности между заключенными, сначала в процессе перевоспитания, а затем на уровне мемуаров, в тех, кто выжил и написал эти строки. В Питешть такого нет, потому что там память гораздо более однородная, и заключенные понимают друг друга, потому что пережили крайнее насилие. В Аюде, напротив, все несколько иначе».
Тюрьма Аюд имеет теперь монографию, которая переносит в наши дни время и место бесчеловечности, в которой преуспел коммунистический режим.
